Благодарим за выбор нашего сервиса!
Тестовое сообщение
Страница: 1
Сообщений 1 страница 15 из 15
Поделиться72023-01-01 17:33:14
potential face claims
Alexis Bledel & Milo Ventimiglia
Bradley Whitford & Mia Wasikowska
Avery sisters: Sarah Snook (blue) & Holliday Grainger (blue) & Haley Bennett (green) & Emily Browning (green) & Eliza Scanlen (green)
& Matthias Schoenaerts & Martin Wallström
(siblings. same father, different mothers. Mads Mikkelsen & Gillian (?))
Shia LaBeouf & Jena Malone & Boyd Holbrook
(running the underground. J is some kind of a prophet)
Liam Cunningham & Evan Rachel Wood
John Slattery & Lana del Ray
Jeremy Strong & Julia Garner & Brian Cox
Michelle Williams &
Keanu Reeves &
Penn Badgley &
Gong Yoo & Bae Doona
Jon Bernthal & Jaime Lorente - brothers
Álvaro Morte & Burak Özçivit & Michiel Huisman & Andy Garcia - brothers & father
Поделиться82023-01-01 17:34:01
девочка с русыми волосами, наряжённая во что-то уродливо-пышное, красочно-яркое, розовато-тошнотворное, танцует не так, как её учили: не шлёт судьям воздушных поцелуев, не кривляется всем телом, не улыбается до сведения скул. сразу после, в машине, девочка спрашивает, "завтра же пятница, да? папа заберёт меня завтра?" ___ "моя мать," говорит Наоми, пластмассовый стаканчик горячего кофе в одной руке, догорающий окурок сигареты в другой, "была талантливой несчастной женщиной." отверстие от пули в её плече уже почти не ноет; ___ "ты сказал, что уже сдал это в улики." кокаин на ручном зеркальце укладывается в четыре тонкие линии; ___ у неё плохо получается быть человеком. (они трахаются раз, сразу после её отставки и его переезда. |
пост
Кристал умирает так же, как и жила: молодой, неуправляемой, сломленной и чуточку влюблённой.
В ночь, когда Клэр узнаёт об этом, в те несколько секунд после "Полицейский отдел штата Калифорнии должен с сожалением сообщить Вам...", она понимает, что не удивлена. Что в какой-то степени она всегда ждала этого звонка.
Этого конца.Её не просят опознать труп.
Small blessings._____
На её похоронах она скажет,
"Для меня ты навсегда останешься маленькой девочкой, которая заливала все растения в доме, потому что она никогда не знала, когда перестать давать."Она не скажет, "Прости меня."
Не станет строить из себя несбывшегося спасителя своей сестры.
Не станет врать.
Именно это станет данью уважения её сестре: здесь, сейчас, стоя над её могилой, она не станет врать.
Потому что некоторые люди с самого рождения представляют собой угрозу побега. И она знает, что в этом нет её вины: она не виновата в том, что её сестра так никогда и не смогла прочувствовать почву под своими ногами; не смогла обрасти корнями. Нет, Кристал была легче воздуха: она неслась над землей, она вечно витала, для неё невозможным было стоять на одном месте.
Для неё невозможным было остаться.И здесь, сейчас, стоя на её могилой, Клэр наконец поймёт: Кристал никогда не покидала её. Она просто ушла, потому что для неё невозможным было остаться.
_____
В квартире смертницы висит тяжелый, приторный запах трупа, который Клэр (для себя) обосновывает тем, что в Калифорнии стоит невероятная жара, и никоим образом не тем, что труп её сестры пролежал здесь достаточно долго, чтобы тухлой вонью навечно въесться в серые стены и набухший потолок этого гетто.
Клэр до последнего ищет посмертную записку, но ничего, кроме кокаина и мобильного телефона, она не находит.
Последним сообщением на экране высвечивается, "Скоро буду."(Это неправда. Она находит таблетки.
Пол ванной комнаты покрыт ими: синими, желтыми, белыми, белыми, как кафельные плитки, белыми, как кожа Кристал, белыми, как чистые листы её ежедневника.
Клэр пытается не задаваться вопросами, но не может.
Она снова набирает на высвечивающийся на экране номер.)На найденный телефон звонит некий Пит. Неопознанный номер.
Разговор не клеится: он уходит от очевидных ответов, слишком часто повторяет, "Мне жаль, что всё вот так вот вышло", рассказывает о том, как хотел бы помочь Кристал, но не смог. Не получилось. И с дочерью не получилось, и с Кристал.
"Дети," заключает он, "Она же никогда не слушалась."
И Клэр не спрашивает уже кто именно не слушался, потому что всё и так ясно.Повисшая на линии тишина не кажется более тяготливой, и неожиданно для себя Клэр рассказывает,
"Знаешь, Пит, дома, в Луизиане, у нас почти нет кладбищ. Они есть, но они недолговечны. Видишь ли, рыхлая земля заглатывает всё, даже надгробия."
Она замолкает будто пытаясь что-то вспомнить, затем продолжает,
"Когда надгробие нашей матери полностью покрылось землей, Кристал сказала, что оно нам не нужно, она может быть нашим кладбищем. Что она итак уже кладбище. Что другие люди постоянно роются в ней грязными руками, пытаясь вырыть в ней достаточно глубокую яму, что похоронить всё то, что они потеряли. И как бы сильно мне не хотелось уверить её в том что она ошибается, я не смогла. Она была так страшно похожа на нашу мать... Я медсестра, я понимаю силу генетики, но это... Она была невыносимо похожа на нашу мать. И каждый раз, при каждой встрече, я осознавала, что тоже рою в ней яму для цветов, которые были предназначены не для неё..."После этого он вешает трубку.
Короткие гудки._____
В их последнюю встречу Кристал была настолько пьяна, что не могла встать из-за стола, но её разум был на удивление ясен, и даже её пальцы, имеющие раздражающую привычку теребить всё вокруг, не перебирали очередную сигарету, а неподвижно лежали на столе, обрамляя собою пустую бутылку из под виски. Она выглядела побитой и грязной, её набухшие соски сочились молоком, и одна сторона её лица была опухшей; за это следовало благодарить отца. Вокруг Кристал стоял стойкий запах алкоголя и горечи, но не только магнолии, но и той неосязаемой горечи, которая наполняет всех женщин Вуд после рождения ребенка.
Внезапно она выпустила бутылку из рук, перевела свой взгляд на Клэр и, оголив кровавые зубы в болезненной полуулыбке, выдала,
"Да, наркотики это плохо. Да, они могут убить меня. Но зато, сука, они никогда не разобьют мне сердца. И этого, блять, достаточно. "(Клэр осторожно спросила,
"Мальчик или девочка?"
Пожав плечами, Кристал ответила,
"Мертвец.")В ночь перед тем, как Кристал сбежала от них в последний раз, ей снова снились волки. Они впивались клыками в шины машин, волочили по улицам выкорченные клумбы в пасти, а Клэр смотрела на всё это из окна своей кухни и охотничий нож, со стальным лезвием, вибрировал в её руке.
Проснувшись, она никак не могла решить: хороший ли это был сон или плохой._____
Она ненавидит нежданных гостей, в той же степени ненавидит быть незваной гостьей, но на деле он не оставляет выбора: он скидывает все звонки с номера Кристал, заблокировав при этом все незнакомые номера.
Она еще не решила зачем и почему, но уже стучится в дверь.
Поделиться92023-01-01 17:35:24
and it was neither good or bad, it was simply life naomie p. wolf
0 17 2021-12-26 11:14:06 naomie p. wolf
denna förbindelse mellan alla med lungor crystal j. wood
1 9 2021-12-14 12:27:04 crystal j. wood
we should have known we wouldn't last alexander avery
0 5 2021-11-28 17:44:22 alexander avery
the snippets that construct the outer layer of existence alexandra avery
Её мать говорила, "Чтобы Вы не делали, не становитесь поучительной историей."
Так вот, эта история?
Она поучительная.
Потому что они никогда не были послушными детьми.
___
(Клэр пять.
Белый гребень с широкими зубами монотонно теряется в длинных, светлых волосах её сестры, зубчики вонзаются в них мягко, но рука матери тянет их по всей длине запутанных волос. Кристал не корчится, она не издаёт ни звука: заботливые руки матери никогда не причиняют им боли.
Причинять им боль - это конёк другого родителя.
"Я влюбилась в вашего отца случайно," говорит их мать, и если Кристал слышит в её голосе нотки романтизации, то Клэр слышит в её голосе только огорчение, только раскаяние.)
Клэр девятнадцать.
Волосы на голове Кристал уже не светлые, не гладкие, не мягкие. Нынче они приобрели цвет гниющего сена, запутались в колтуны и пахнут сладким смрадом торфа и мха. Клэр смотрит на неё с сожалением, но еще не отвращением.
Кристал смеётся во весь рот, обнажая свежо-выбитый задний зуб, трёт запачканные кровью руки о грязную фланелевую рубашку, неожиданно говорит, "Ты же знаешь, что она врала? Никто и никогда не влюбляется случайно. Это невозможно. Это всегда осознанный выбор. И я никогда не прощу её за это."
Клэр девятнадцать и она еще не знает каково это: полюбить кого-то до степени самоуничтожения.
Клэр отводит от сестры глаза, кидает ей чистое полотенце и ставит на огонь кастрюлю наполненную до краёв водой.
"За то что она посмела влюбиться? Как много ты на себя берёшь, Джо," в голосе Клэр проскальзывает больше высокомерия, чем она в него вкладывала.
"Нет," отчеканивает Кристал, уже раздетая догола, обнажая кровоточащую рану по всей ширине правого бедра, "За то, что она врала. Если бы она мне тогда сказала правду, то всё могло бы быть иначе. Я могла бы выбрать иначе."
И, "Я могла бы выбрать не его."
Клэр не верит ей, не верит, что Кристал могла бы выбрать иначе, выбрать лучше, но кивает.
Она уже тогда понимает, что выбирать в ущерб себе у них с сестрой в крови.
Что ничего уже не изменить.
___
Он оказывается не тем, кого она себе представляла.
Три с половиной года назад, когда Кристал позвонила ей из уборной жалкой забегаловки на окраине города, громким шепотом (переходящим на истерические всхлипы) рассказав о том, что беременна, Клэр впервые представила его себе: отца своего племянника, любовника своей сестры, шанс Кристал на среднестатическое будущее.
Клэр сказала, "Поздравляю," и "Что он сказал?", и мужчина в её воображение провёл рукой по коротко-стриженным тёмным волосам, виноватая улыбка окрасила его запавшие щёки, и голос на другом конце линии зло ответил, "Что он сказал? Ничего. Что он скажет? Иди нахуй, вот что он скажет. Ты не понимаешь кто он, Клэр. Я... Я вляпалась. У меня есть еще месяц, максимум два, после этого меня либо выкинут с работы, либо мне придётся трахать уродов, которым нравятся пузатые. А ты знаешь каким уродам нравятся пузатые, Клэр? Уродливым уродам."
Повисшая пауза озадачила Клэр и дала Кристал возможность дописать и найти влажные салфетки в бисерной сумке со сломанным замком. Туалетной бумаги в таких местах было не сыскать.
Клэр сказала, "Ты не можешь знать наверняка," и "Может он захочет на тебе жениться?", и "Наш отец...", но на этом Кристал её перебила.
"Господи, Клэр, перестань верить в чудеса. Санта Клаус, единороги и хорошие мужики - это сказки для других девочек. Пришла пора повзрослеть и понять что все, кому не лень, тебя наебут. И да, не повторяй моих ошибок - бери в только в жопу, не в пизду."
Он оказывается не тем, кого она себе представляла, он оказывается... Куда пьянее.
От него несёт стойким запахом алкоголя, сигаретного дыма и быстрой еды.
Ей казалось, что мужчины в Калифорнии будут другими: ухоженными, жеманными, женственными, но от Джексона пахнет не Калифорнией. От Джексона, как бы отвратительно это не звучало, пахнет её отцом, и впервые за четыре года Клэр понимает /почему/. Она понимает Кристал.
- Я... Что? Нет, - она непонятливо мотает головой, делает шаг назад и, смерив его озадаченным взглядом, не протягивая руки, представляется, - Клэр. Клэр Вуд.
По его лицу пробегает тень осознания и чего-то еще, чего-то, что Клэр пока еще не понимает, но уже ищет этому название. И найдёт. Когда-нибудь, верит она, она найдёт ответ всему.
- Прошу прощения за столь поздний визит, - продолжает она, переводя взгляд вниз, её рука ныряет в объёмную сумку и достаёт оттуда мобильный телефон её сестры и листовку с адресом кладбища, номером могилы, временем захоронения и её личным номером телефона, - но я пыталась дозвониться до Вас.
Пауза.
- Я пыталась долго.
Очередная пауза.
- Весь день.
Впервые она смотрит ему в глаза, пытаясь найти там хоть намёк на сожаление или стыд, и не находит нам ничего кроме усталости. Она в очередной раз думает о том насколько он похож на их отца.
Она протягивает ему листовку.
- Я не знаю были ли у неё друзья в этом городе или нет, но полагаю, что если они и были, то это был не тот контингент, который поминает тебя без стопки в руке, - её губы ломаются в подобие усмешки, и она продолжает через выдох, - Но...
Ей трудно найти следующие слова. Ей кажется, что дав ему утверждение того, что весь свет Кристал так или иначе сошёлся клином на нём, она предаст доверие своей сестры.
- Но у неё был сын, - констатирует она, - а у её сына был отец. И я полагаю, что вы захотите с ней попрощаться.
За ним, на круглом столике в холле, красуются семейная фотография: он, дети и его жена. Клэр представляет, как ему придётся придумать какое-нибудь нелепое оправдание для детского сада, для жены, для работы, и всё для того, чтобы присутствовать на похоронах той, которая предпочла всему немного героина, и Клэр мутит. Мутит от осознания, от запаха, от ярости.
- Я надеюсь, - говорит она, уже тише - я надеюсь на то, что вы захотите с ней попрощаться.
___
Кристал, с полупустой бутылкой в руке и заплывшими глазами, сказала, "Знаешь как он выглядит? Он выглядит как поучительная история."
И Клэр уже тогда начала понимать.
Поделиться102023-01-01 17:35:52
Жаль, что он не умер раньше
Поделиться112023-01-01 17:37:08
the place before now
В иной параллели, в мире без сегрегации, ненависти, грязи и войны, они все любили бы других людей.
Хопкирк любил бы Крэбб, Эвэрмоунд любил бы какую-нибудь симпатичную блондинку, которая бегала за ним со школы, Насимов любил бы человека, который не пытается саботировать его карьеру, а Крэбб любила бы хоть кого-нибудь...
Эйвери всегда любил бы Марту.
Есть вещи, которых не изменить.
>>>
[indent]
the point of contact
В 18 лет, стоя на крыше чужого дома, Александр выдохнул, К черту, кинул вперёд руку, как закидывают удочку, и поймал на крючок своих пальцев Марту. Ей было двадцать пять, и она была самой красивой и пьяной девушкой, которую он когда-либо целовал.
Это было почти 20 лет назад.
Теперь ему тридцать восемь.
Порой он всё ещё кидает вперед руку в надежде, что на крючок его пальцев снова попадёт Марта, но прошло 20 лет, и нынче всё так запутано и сложно, что чаще чем нет, на крючок его пальцев попадается лишь усталый взгляд и её тихое, Перестань.
И он хочет перестать, он действительно хочет, но уже не может; уже не знает как.
И поэтому он мнёт её под себя, закрывает ей рот своим, и скользит крючком своих пальцев под её нижнее бельё.
Да, ему уже не восемнадцать, но теперь он знает, что у его пальцев есть более важное предназначение.
(Он никогда не был аккуратным, но с Мартой его небрежность достигает новых высот.
Почти все стрелки на её колготках появляются там по его вине.
Странным образом, это тешит его самолюбие.)
>>>
[indent]
the excuse for your company
В середине 70-ых, на приёме в честь Чемпионата Мира по Квиддичу, он говорит Марте,
Я просто не понимаю почему ты отказываешь себе в удовольствие снова оказаться в моей постели, и если даже голос его и полон смеха, полон шутки, то слова его отдают тухлятиной высокомерия и смрадом около-правды. Он действительно не понимает. Он не понимает почему она, спавшая с ним на протяжение всего его первого брака, теперь ломается как 16-летняя девственница, направляя свой взгляд куда угодно кроме него.
(это было незадолго до:
Она положила в рот канапе с оливковой начинкой и почти сразу начала лихорадочно искать салфетку, в которою её можно было бы выплюнуть.
Он услужливо подставил руку чуть ниже её подбородка, и сказал, Сплюнь.
Она приподняла в ответ бровь и, смотря ему прямо в глаза, проглотила это чёртово канапе.
Только тогда его озарило, что она всё еще злится на него.)
В начале 70-ых, на приёме в честь Чемпионата Мира по Квиддичу, Марта говорит ему,
Я не понимаю почему ты разговариваешь со мной, и, сделав глоток чего-то прозрачного, газированного и без запаха, продолжает, Я не понимаю о чём я думала, когда спала с тобой. И напоследок, И я не понимаю как ты смог дожить до двадцати восьми и остаться таким идиотом.
Её наигранная улыбка всегда веселила его больше, чем её язвительность. Он самонадеянно улыбается ей в ответ.
Она уходит.
В ту пятницу он ждёт её, уверенный, что без него она не сможет.
Она не приходит.
(А что ещё могло вырасти в семье, где каждый день тебе внушают, что ты - венец вселенной? Ничего хорошего, скажет неглупый человек и будет прав. Варианты, на самом деле, многочисленны и разнообразны, но всё же, не стоит ждать бунтаря и предателя материнской чистокровной идеологии, потому что для этого нужна не только храбрость, но и человечность, коей в Александре не наблюдалось никогда.
Правда, лидером клуба "Борьба за Чистокровость" он тоже не стал, и за это, наверное, стоит благодарить унаследованное у отца упрямство, и унаследованную у матери рациональность, потому что если человеку изначально повезло с логикой и не повезло с любовью к человечеству, однажды до него дойдет, что урок под названием "ты самый лучший, а остальные - идиоты" можно с успехом применить к собственной семье, а постулат под названием "твое мнение свято и никто не имеет права его оспорить" - козырная карта во всех спорах с родственниками, ибо все оборачивается фразой "вы сами меня этому учили".
Впрочем, без споров не обошлось. Впервые мать была шокирована, когда Александр заявил, что ноги его не будет в её излюбленном профсоюзе. На выдавленный через долгую паузу вопрос "С какой стати?" с ленцой заявил, что с высоты своего происхождения не замечает всякого мусора и считает для себя унизительным не то, чтобы заниматься его устранением, но и вообще о нём думать. Стоит отдать ей должное, мать скандалила недолго и неохотно, тем более, что остальное её отродье в этом вопросе проявило больше послушания, а старший... Ну, по крайней мере очень правильно настроен, и Дементор с ним.)
>>>
[indent]
the absence of oxygen
Время от времени Марта открывает рот и из него, потоком слов, выползает его мать.
Это устрашающее зрелище заставляет его вздрогнуть каждый раз.
Чаще всего это случается, когда речь заходит о Пожирателях Смерти: Марта не фанатична, но она лояльна даже себе во вред и это, думает Александр, куда хуже.
(В 1973 году Александр, не подумав, говорит, Смешно.
Его слишком молодая жена умерла три месяца назад, и Александр не пролил по ней ни одной слезы; ребёнка жалко, но не более. Их него получился бы паршивый отец, все это знают.
В его квартире всё больше и больше барахла Марты и это раздражает, но недостаточно для ссоры. Он всё еще её любит, но его уже не покидает ощущение, что кто-то только-только убрал ногу с его шеи и вот, хочет снова вернуть её обратно.
Он перебрал с зельем, а Марта еще не добрала, и такое случается только раз в голубую луну, и он винит во всём закон подлости. Это важно: виноваты не он, и не она, а неудача.
Она говорит, Марта Эйвери, и он говорит, Смешно.
Всё. Конец.
Вернее, начало конца.
В какой-то момент он открывает рот и оттуда тоже, потоком слов, выползает его мать.
Он говорит, Розье была совершенно здоровой, молодой, идеальной для продолжения рода особью, Марта, и даже она не смогла родить мне ребенка. С чего ты взяла, что это получится у 35-летней наркоманки, которая с криками просыпается посреди ночи, потому что ей снилось одно из десятка лиц, к чьим похоронам она непосредственно приложила руку? И, Мне нужен наследник, а не жена-мученик, которая может в любой момент пасть либо смерть храбрых, либо смертью фанатиков; выбор маленький, зато диапазон впечатляет.
Он смотрит ей в глаза и безжалостно говорит, Я думал, что ты не выходила замуж, потому что поняла, что такие как ты не созданы для брака.
Он не следует за ней, когда она уходит.
Он никогда не следует за ней.)
>>>
[indent]
the humans aren't recyclable
1974-ый год, и на её безымянном пальце золотом переливается обручальное кольцо, а его постель становится местом паломничества для миловидных шатенок за тридцать, и это теперь их жизнь.
Хопкирк называет его мимолётные связи "таблетками для подавления аппетита", и не спрашивает что именно произошло между ним и Мартой, потому что всё итак ясно.
Нынче каждое утро начинается с послевкусия чужого рта на языке, и каждый день новая часть его тела рычит, чтобы не заскулить от тоски, и каждую ночь он целует внутреннюю сторону новых бёдер (любых, всех подряд, его губы - эталон неразборчивости и неприхотливости), и как собака, потрясённая тем, что хозяин оставил его одного, он рад видеть практически любого, кто не шмаляет в него её именем. Он постоянно находит имена и лица красивых и жалостливых незнакомок между своих зубов, но он постоянно голоден; голоден не телом, душой.
Он глотает свои таблетки для подавления аппетита не запивая.
Он измучен жаждой, но только по ней.
(И всё же, не смотря ни на что, у него есть только одно единственное направления движения, и это - к ней.
И неважно кто в его постели сегодня, кто в его квартире завтра, чьё имя у него на устах сейчас, потому что на уме у него только одно: "а после - ты."
Да, всё это сейчас, но после... После - только ты.)
>>>
[indent]
the stranger in you
В 1976-ом году, в ночь после рейда на квартиру Поттера, Александр впервые за три года окажается между её ног. Её глаза, залитые кровью, будут закрыты, а её рот приоткрыт, и из него не вырвется ни одного звук, как бы сильно он не старался. Он будет двигаться внутри неё в отчаянно-жалобном ритме, его лоб будет прижат к стене позади неё, и когда он кончит, он скажет, Я знал, что ты вернёшься.
Она посмотрит на него отсутствующим взглядом и ответит, А я надеялась, что не вернусь.
Позже он подумает, что как жаль, что она перестала пить. Он поцелует её, и на его языке остаётся чистый вкус Марты - что-то мокрое, терпкое, мягкость её внутренней щеки и сухость губ. Это вкус исчезнет из его памяти почти мгновенно.
Да, в порыве своего эгоизма, Александр подумает, Она из тех людей, от которых должно пахнуть алкоголем, тобачным дымом, ошибками и отчаянием равным его собственному.
Он скажет, Я рад, что оказался снова прав, и не попросит её остаться на ночь.
Он знает, что она всё равно не осталась бы.
>>>
[indent]
the act of normalcy
Ему 38 лет и на языке, на котором нет слов "Я люблю тебя", он скажет ей, Косой Переулок кишит аврорами. Он скажет ей, Ты похудела, и, Ты замёрзнешь в этом, и еще, Ты мне снилась. Он скажет ей, Я нашёл твою помаду в ящике своего письменного стола, и, Ты снова поменяла духи. Он скажет ей, Я покупаю персики каждое воскресенье и выбрасываю его каждую пятницу, всё в надежде, что на этой неделе ты обязательно придёшь. Он скажет ей, Я хочу видеть свою дочь.
Он никогда не скажет, Я хочу видеть тебя. Я хочу видеть тебя каждый день, каждую ночь, каждую неделю каждого месяца каждого года, но именно это будет подразумеваться под остальными словами, которыми он так тщательно заполнит воздух между ними.
Он скажет, Пожалуйста.
Он скажет, Пожалуйста.
Пожалуйста.
[nick]Alexander Avery[/nick][status]the day we stopped dying[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/001a/b3/18/37/116501.gif[/icon][sign]If you’re going to let me down, let me down gently.
Don’t pretend you don’t want me.[/sign][personality]<div class=lz><b>АЛЕКСАНДР ЭЙВЕРИ</b>, 35; To sing of love is almost always to sing of war [/personality]
Поделиться122023-01-01 17:39:37
ALEXANDRA EUPHEMIA PRUDENCE AVERY
ЧИСТОКРОВНАЯ — 35: 21 НОЯБРЯ 1945 — НЕЙТРАЛЬНА
образование. | род деятельности. | ||
хогвартс; слизерин'63 | министерство магии; департамент одурманивающих веществ; глава департамента |
способности, таланты, увлечения. родственные связи. |
as far as tales go, this one is cautionary если память потереть пальчиком как переводную картинку, то детство предстанет пред ней пейзажом заколдованного леса, на окраине которого она выросла, образом хрупкой, светлоликой матери, напевающей колыбельную на непонятном Александре языке, запахом дедушкино трубки, шестью детскими гробами и топотом тяжелых отцовских шагов. оно предстанет пред ней образом новорожденных фестралов еще не научившихся летать, ветвями деревьев, вьющихся, сжимающих до удушения присевшую на них ворону, и песней озера, песней русалок и тритонов, завыванием оборотней и криком гиппогрифов. детство предстанет перед ней олицетворением волшебства, эпитомом красоты, каруселью лиц некогда недосягаемых кумиров и одиночеством. у меня было очень счастливое детство, настаивает Александра как-то поздней ночью, отмахиваясь от развалившегося подле нее Гойла, и опустошает свой бокал. the roots have to end somewhere 1959-ый год знаменуется рождением Лестера и ничем более. (январь 1962-ого года, похороны матери, и Александра впервые надевает на себя образ сироты. Александра не становится старостой факультета. она потеряла точку отсчета их с Флорианом странных отношений: просто в один момент его не было, а в следующий он уже был. до него у нее не было настоящих друзей, но ей сразу понравился концепт дружеских отношений: отношения, которые не обязывают тебя ни к чему, кроме периодичного проявления человечности, казались ей обреченными на успех. ей понравился и он сам: открытый, умный, и познавший боль потери, он как никто другой понимал всю бездонную глубину ее горя. for whom the bell tolls свадебные колокола прозвенели и непреложные обеты были даны. Флориана на ее свадьбе не было, за это следует поблагодарить его плохую родословную (или ее безупречную). (не совсем. она помнит следующее: за несколько дней до свадьбы ей предлагают должность сотрудника департамента одурманивающих веществ. sin сan make a better woman смерть ее мужа никого не шокирует. а ведь крепкий был старик, не без ехидства замечает Гойл уже много позже, поздней ночью, осторожно держа в руке наполненные на 3/4 ампулы с зельем, уму непостижимо, как в наше время все еще можно подцепить драконью оспу. her voice is full of money, her mouth is full of lies не вливают вино молодое в мехи старые, цитирует кого-то наблюдательная Мафалда, и подразумевает под вином молодую Александру. ее поездка в Болгарию имела одну цель: встретиться с Вангой. ей нужно было знать, жив ли Фортескью и где его искать, но провидица не дала ей на то ответа. это не твоё дело и не твоя забота, сказала она вкрадчиво, и добавила, но хорошо, что ты приехала. очень вовремя приехала. я не могу переехать в Болгарию, говорит Александра, глаза опущены, пальцы перебирают папиросы в портсигаре, я не могу оставить брата одного, добавляет она и почти не врёт. (Александра никогда не говорит Гойлу, ты мне нужен, но иногда, когда он вособицу невыносим, она шипит почти змеёй, кому еще ты нужен?, и в его глазах читается злое "видимо тебе", и этого достаточно. ПРИМЕР ИГРЫ
|
Поделиться132023-01-01 17:40:42
Александре двадцать три, и она еще не научилась говорить Мафалде Хопкирк, "Oтъебись".
[indent]
На рабочем диване Александры, закинув ногу на ногу и откинувшись на спинку, уже второй час в облаке сигаретного дыма восседает исполнительный секретарь департамента обеспечения магического правопорядка, яростно распространяясь про постоянную нехватку денег, сна, печатных машинок и годных мужчин. Хопкирк вслух перечисляет имена глав отделов и департаментов, бракует тех, кто окольцованы, ищет недостатки у тех, что холосты, и сокрушается о том, что все пригодные для жизни родились бабами; она делится с Александрой теорией о том, что одна из секретарш группы аннулирования случайного волшебства кажется залетела от одного из Крэббов, но не от того, что женатый, а от того, что почти однозначно весёлый, задаётся риторическим вопросом "почему не я?", и, по непонятным Александре причинам, оттягивает момент своего ухода.
Мафалда уже вещает о непригодности нового помощника министра, когда на рабочий стол Александы мягко приземляется воздушный самолёт со сверкающей печатью отдела контроля и наблюдения.
Хопкирк, известная поклонница контроля и наблюдения, замолкает неожиданно, около-лирически, вся вперед подается, видимо распознав печать департамента Гойла, и наблюдает за Александрой почти не исподтишка, почти с зазорной для нее очевидностью.
Комнату обнимает громкая тишина, грозящая рассыпаться острыми осколками, если её потревожить.
Дочитав записку, блондинка сжигает ее безмолвным Piro и возвращается к своей работе.
Мафалда наблюдает за всем этим с ноткой осуждения.
[indent] - Мне всегда казались страшно пошлыми все истории, в которых жены изменяют своим мужьям с обреченными мудаками, - после долгого молчания заключает Хопкирк и заглядывает Александре в глаза так, словно хочет в них что-то отыскать.
[indent] - Я знаю, Мафалда, - ровным голосов уведомляет ее Александра, и если Мафалда и раздражена, то виду она не подает.
Хопкирк уходит, но кабинет Александры весь оставшийся день пахнет её ментоловыми сигаретами и терпким неодобрением.
(У этой фривольности есть предыстория.
Года два назад, под воздействием впечатляющего количества выпитого и принятого, Александра сказала Мафалде, Если бы ты только знала как тоскливо и скучно мне в моей жизни, то не осуждала бы меня за мою погрешность, и Мафалда покачала головой, и Мафалда объяснила, что осуждала ее не за саму измену, а лишь за то, с кем она изменяла.
Александра тогда лишь улыбнулась и не стала объяснять, что спать с Гойлом - это не измена. Измена - это всё остальное.)
___
[indent]
Александре двадцать три, и каждая встреча с Гойлом начинается с записки мистеру Эйвери, У меня дела. Будет лучше, если я останусь в Лондоне.
[indent]
На улице опять дождь, но это Лондон, и им не привыкать.
Она cклоняется, чтобы снять обувь, с ленцой в голосе подтверждает,
[indent] - Естественно, - и, повернувшись к нему лицом, для пущей убедительности добавляет, - Ты не слышал? Роду нужны наследники, а Вашему благородному делу - новые солдаты.
Ее губы растягиваются в издевательской ухмылке, рука проводит по светлым мокрым волосам, пытаясь пригладить освободившуюся из пучка прядь, а глаза пытливо всматриваются в его, пытаясь оценить градус его недовольства.
Несколько лет назад она обязательно состроила бы ему глазки, томно поинтересовавшись, Мистер Гойл, мне кажется или Вы ревнуете меня к собственному мужу?, но то было несколько лет назад, а это сейчас.
Александра больше не ходит вокруг да около, не терпит в их отношениях карнавала, обид и ожиданий. Она давно, - с его же легкой руки, - перестала играть с ним в кошки-мышки, предпочитая им взрослые и просторные отношения без погремушек, где никто никому не давал обещаний, и потому никто никому ничего не должен.
В попытке пресечь эскалации обмена колкостями, Александра перекладывает руку со своей макушки на его лицо, прикладывает мокрую ладонь к колючей щеке, словно заключая ее в полу-чашечку, и замечает,
[indent] - Ты выглядишь уставшим.
Александра знает Мартона достаточно хорошо, чтобы по кругам под его глазами определять сколько суток он не спал, а по потерянности в глазах - сколько суток он не принимал всякой дряни. По его сегодняшнему виду ясно, что много, что много дольше обычного.
[indent] - Если память мне не изменяет, то где-то в этой квартире должна быть бутылка огневиски. Будешь? - спрашивает она, чтобы не спрашивать всего остального, отнимает руку от его лица и мельком скользит кончиками пальцев по его шее.
Память ей не изменяет.
Она знает где искать.
Поделиться142023-01-01 17:41:05
every subsequent kiss is an echo of the first one (c)
[indent]
(Если каждый последующий поцелуй есть эхо первого, то поцелуи Гойла всегда отдаются в ней размытыми воспоминаниями химических реакций, удушающим ароматом гиацинтов и отголоском безвозвратно упущенных возможностей.
Александра не любит прогулок по аллеям собственной памяти, но в длительных промежутках между стойкой апатией на работе и воем волка на луну в супружеской берлоге, есть короткие, необременённые обязанностями моменты, когда Мартон услужливо наклоняется и целует её, и тогда эти прогулки становятся терпимыми.
Они даже становятся приятными.)
_____
[indent]
Первым поцелуем Александры был один из братьев Роули, она не помнит который. Она даже не уверена, что это можно назвать поцелуем, если тебе всего шесть, но для себя решила: если поцелуй - это прикосновение одной пары любопытных губ к другой в любом отрезке времени и пространства, то да, её первым поцелуем был мальчик, которого она не помнит, как не помнят нелюбимые игрушки, невкусные каши и неинтересные детские книжки.
Однако, она помнит сам поцелуй. Помнит июльское солнце, стоящее в зените и слепящее глаза; помнит дыхание на кончике носа, от которого пахло сладким молоком и ягодами смородины; помнит боль, когда его нос, по инерции, столкнулся с её, мешая достижению поставленной цели; помнит своё разочарование.
Помнит, что до этого момента ей казалось, что поцелуи в губы - это очень интересно, а оказалось, что только неловко, только непонятно, а порой и больно.
Да, "поцелуи могут делать нам больно", вот чему научил её в тот день один из Роули.
(Она не помнит его, и почти уверена, что он не помнит её, и в этом раскладе её всё устраивает.
Некоторые поцелуи должны существовать исключительно в вакууме собственного времени и пространства.
Некоторые поцелуи не заслуживают эха.)
_____
[indent]
На фуршете в честь своей о, столь желанной помолвки, прячась от своего суженного в винном погребе отчего дома, Александра поцеловала младшего Крэбба, дабы заткнуть его. Она хотела бы поцеловать Гойла, но вместо этого поцеловала Крэбба, и это, думает она, было первым предвестником трагичного каламбура, в который превратится их жизнь.
Тогда она об этом не сильно пожалела. Поцелуй между ней и Крэббом был точно таким же, как и они сами: небрежным, пьяным и отчаянным. Она помнит, что почти прокусила ему губу. Ей кажется, что он был немного разочарован непродолжительностью поцелуя, но Александра никогда раньше не пила огневиски и последующих печальных событий стоило бы ожидать; ей не хватило воздуха и её стошнило на его лакированные туфли.
Крэбб вздохнул и потёр виски.
Он сказал, С тобой весело, и голос его был пропитан сарказмом.
Она даже не сказала, Прости, но была рада тому, что на его месте не оказался Гойл.
"Иногда лучше целовать неправильного человека в неправильный момент, чем целовать в неправильный момент правильного", могло бы быть уроком извлеченным из сей мизансцены, но, ко всеобщему сожалению, Александра никогда не была прилежной ученицей, и слишком часто повторяла одну и ту же ошибку дважды.
(Несколькими часами позже, куда трезвее, но не намного умнее, она попыталась поцеловать Гойла на крыше отцовского дома, но он оказался изворотливее: сделал шаг назад, повернул голову в сторону, сделал вид, что не заметил, и опустошил свой стакан из под виски.
Впрочем, возможно, это была не изворотливость. Возможно он действительно не заметил её лихаческой выходки. В 23 она уже не уверена в точности своих воспоминаний.
Но она помнит, что в этот раз сказала, Прости, даже если её голос и был пропитан желчью раненной гордости и девичьим разочарованием, которое до этого было зарезервировано исключительно для её отца.
Помнит, или хочет помнить, что он сам поцеловал её вскоре после: слишком осторожно и неожиданно галантно, будто и не о нём по Хогвартсу когда-то ходили легенды Соловья-разбойника местного разлива.
Помнит, что уже тогда назначила его для себя своим долгим эхо.)
_____
[indent]
(Гойл всегда целует её излишне ласково, слишко бережно. Александра никогда не знает что ей с этим делать.
Она никогда не знала что ей делать с нежностью.
Нежность была не для таких как он и она, она была для других. Для тех, кто не изменяли своим мужьям в туалетах Министерства Магии, не обдолбывались до состояния овоща по вечерам, чтобы на следующий день изображать функциональность на уровне "я работаю, значит я есть", и не тонули в бездне обреченности собственного зиждительства.
Нежность была для той, которую он целовал до неё: хрупкой девицы, которая на цыпочках тянулась к уголкам его губ, тяжело вздыхала, когда речь заходила о чистоте крови, и никогда не звала его по фамилии. Девицы, которую он так хотел защитить от мира и всех его пороков, но не смог защитить даже от собственной грузной угрюмости.
Да, той девице от него нужна была нежность.
Александрa менее привередливая. Александре нужно от него всего лишь всё остальное.)
Она имеет плохую привычку торопить события: всегда слишком быстро, слишком охотно запускает пальцы в его волосы, с чрезмерным энтузиазмом проводит длинными ногтями по чувствительной коже скальпа, давит сильнее, чем следует, делает больнее, чем стоило бы, но никогда не доводит дела до крови; только сжимает пальцы в тугой кулак и не отпускает пока не услышит знакомого сдавленного рыка, повествующего о том, что ритуальный наплыв нежности прошёл, и на смену ему пришли жадная бесцеремонность и нехватка кислорода, которого в её легких почти всегда больше, чем в его.
Они с ним достаточно долго танцуют своё мазохистское танго, чтобы Александра знала, где проходит черта дозволенного и где она кончается. Что острой боли он предпочитает тупую, эмоциональной - физическую, а рваным ранам и ссадинам - сломанные кости.
Что проявление сентиментальной привязанности, даже к ней, расценивается им самим как демонстрирование слабости, которую она, в свою очередь, должна проигнорировать, не зафиксировав её ни жестом, ни словом, ни взглядом, потому что Мартон, как собака-ищейка, ждёт малейшего проявления сочувствия, чтобы заклеймить её "жалостью" и вернуться в свой кокон непробиваемого безразличия.
Что Меня отстранили от оперативной работы до конца месяца, этим тоном голоса, означает не только "меня отстранили от оперативной работы до конца месяца", но и "я оплошал больше обычного".
Что он проживает не самые легкие месяцы своей жизни.
Что он в поиске перемен.
Проблема лишь в том, что Эйвери ненавидит перемены.
[indent] - Сомневаюсь, что огневиски нам сегодня поможет, - замечает Александра, но делает над собой усилие, переводит взгляд с Гойла на книжный стеллаж позади него, где в книгах, в дань уважения к старым добрым традициям, её отец, а теперь уже и она, всегда прячут несколько бутылок огневиски. Она призывает одну из них беззвучным Accio, ошибается книгой, кидает её на кресло и призывает следующую.
Я храню их здесь на черный день, любил в шутку оправдываться её отец перед своими друзьями, доставая свои бутылки из их книжного хранилища. Александра не сомневается, что под "черным днём" отец подразумевал дни наподобие сегодняшнего.
С пятой попытки бутылка обнаруживается в старой копии "Сна в летнюю ночь", листы из которой Александра вырывала сама, года три назад, посчитав, что чем меньше экземпляров этой пьесы в мире, тем лучше мир.
Она ставит бутылку прямо на журнальный столик, без подстаканника, и бросает рядом выпотрошенную книгу.
У неё нет желания искать стаканы, искать кухню, искать правильные слова. Александра впервые за пять лет жалеет о том, что не обзавелась домовиками для квартиры, но исправлять ситуацию желания тоже нет.
Она, конечно, могла бы сделать первый шаг, пересечь расстояние между ними, взять его лицо в ладони и уверить, что всё будет хорошо, что он поступает правильно, что его силы воли с лихвой хватит на то, чтобы завязать, бросить, но в голове пульсирует лишь одна мысль, А как же я? Кем теперь буду я?
Она, конечно, могла бы сделать первый шаг, но вместо этого она опускается на диван, поднимает руку к пучку волос на затылке, и начинает медленно, по одной, вынимать из него шпильки.
Её феерический эгоизм всегда обнажает себя в самой уродливой форме в самый неподходящий момент, и данный не исключение.
Александра ни видит ни единого расклада сложившейся ситуации, из которого она может выйти если и не победительницей, то хотя бы не проигравшей.
Самым лучшим видится тот, в котором Гойлу удаётся завязать с зельями при этом не размазавшись о стену депрессии, но тогда следует рассчитывать и на то, что трезвому тридцатилетнему Гойлу может вскоре надоесть роль второй скрипки в оркестре её жизни, и что тогда? Он женится на одной из Паркинсон, обзаведётся семьёй, а затем будет долгие годы коротко кивать ей, проходя мимо в коридорах Министерства?
Или он не сможет бросить, к чему она скорее всего приложит руку, но разве это лучше? Тогда что? Снова тянуть эту лямку взаимной зависимости до конца их жизни? Продолжaть эту игру в Питера Пэна и Венди, в которой нет проигравших, но и повзрослевших тоже нет? Даже она, при всём её эгоизме, прекрасно поминает, что это тоже не выход.
[indent] - Почему тебя отстранили от дел? - спрашивает Александра, чтобы не спрашивать всего остального.
Впрочем, что еще она может сказать? Я рада, что ты решил избавиться от плохих привычек. Mожет быть когда-нибудь очередь дойдёт и до меня?
Или, Я не могу видеть тебя чаще, Гойл. Уже сейчас каждое моё возвращение домой сопровождается постановкой Отелло, в которой никто не дал мне реплик.
Она сомневается, что ему хочется это слышать.
Она уверена, что ей не хочется этого говорить.
Поделиться152023-01-01 17:42:26
the women in my family die waiting
___
Александра Эйвери никогда не просит людей остаться.
Она вообще никогда никого ни о чем не просит.
Просить, говорит отец, голос сталью, удел попрошаек. Просят только жалкие люди. Эйвери берут.
Александра авторитету отца никаких пьедесталов не строит, но честолюбие её покрыто рубцами патриомальной незыблемости, а слова отчие выжжены в памяти потомственным клеймом, служащим хроническим напоминанием о том, что быть Эйвери - значит не нуждаться в других.
Быть Эйвери значит быть суверенной; значит быть одной.
(Александра часто одна, но она почти никогда не чувствует себя одинокой, потому что у неё есть Мафалда.
Мафалда - другое.
Мафалду никогда не приходится просить остаться: Мафалда приходит сама, распаковывает свои эмоциональные чемоданы, наливает им по чашечке чая и решает остаться в жизни Александры навсегда.
Мафалду мало интересует мнение самой Александры на этот счёт.)
Да, Александра не просит людей остаться, потому что Александра не нуждается в людях. И спроси Вы её, она ответит, что чувство сие взаимно, что оно идёт рука в руку с порядком вселенной и складом бытия, и что если кто-то не нужен ей, то вероятность велика, что этому кому-то не нужна и она.
(В тишине комнаты её настенные часы выбивают ритм и сливаются с ритмом её сердца, каждый стук - имя в шесть букв. Мартон. Мартон, Мартон.)
Встреча с Крамом является совершенной случайностью, которой нет и не может быть объяснения.
Судьба, говорит его мать, и лицо её светится добром, а пытливые глаза рыщут по лицу Александры, выискивая в нём то, чего не смогла найти даже сама Хопкирк.
Больше чем Марко, Александра проникается его семьёй, и представляет как приятно это должно быть - иметь большую, тёплую семью, которая хочет тебе добра и блага. Александра говорит "да" только потому что хочет познать какого это: быть счастливой в браке.
Но она никогда ни о чём его не просит. Это важно.
Она говорит, Ты должен поехать со мной. Ты мне нужен там, и её голос отдаёт отцовской сталью.
Эйвери не просят. Эйвери настаивают. Эйвери берут.
Эйвери добиваются своего.
(Александре тридцать пять и она никогда не была никем помимо Эйвери.
Гойл уходит, потому что он вот-вот станет отцом, и мысль остановить его - попросить его остаться, - даже не возникает в её голове.
Александра больше не говорит ему, Теперь только с тобой.)
[indent]
///
you were too cruel to love for a long time.
___
Мне кажется, я её люблю, признается Александра Мафалде.
Слова выпадают с её губ с подростковой бесшабашностью ни к чему не обязывающего осознания.
Адлия отводит прядь от глаз, и у Александры спирает дыхание.
Это уже не влюблённость, это одержимость.
Адлия красива, но не той спокойной красотой, которой красива Александра, или той утонченный, которой может похвастаться Мишель. Нет, Адлия красива по-другому. Ее красота похожа на лесной пожар, сжигающий всё на своём пути, но при этом необъяснимо завораживающий.
Опасная штучка, говорит Мафалда, и в ее голосе проскальзывают нотки зависти, но меньше, чем предостережения, хотя и не на много.
Александра всё еще прислушивается к советам Мафалды, но уже меньше, чем раньше. Не так чутко.
Не так, как это было с Гойлом.
(Мафалда знает, заявляет Гойл тоном, который не подразумевает возможность того, что он ошибается. Он стоит перед ней сунув руки в карманы и смотрит на нее зло, нервно жуя нижней губу.
Разумеется, в голосе Александры не звучит и намёка на удивление.
Ты рассказала?
Он немногословен, но краткость - сестра таланта, а талант Гойла заключается в том, чтобы уместить как можно больше смысла и гнева в как можно меньше слов.
Разумеется, повторяет она, но в этот раз её голос пропитан сарказмом и усталостью, И как только я закончу с работой, я сразу побегу к Рите Скитер, чтобы о нас знало не только всё Министерство, но и вся Британия.
Он не оценивает её сарказма.
Он разворачивается и выходит вон из её кабинета, напоследок хлопнув дверью.
Мафалда говорит что-то про то, как им надо быть осторожнее, что в Министерстве Магии много умных и внимательных людей, есть даже ей равные, и что не дело замужней женщине крутить романы с коллегами, тем более с такими неблагоразумными, как этот.
Она говорит, Я уволила дуру застукавшую Вас в туалете на втором, и не здоровается с Гойлом почти год.
Александра принимает это во внимание и больше не сомневается в том, что слухи про неё с Гойлом пошли не от Мафалды.
Спустя неделю, самодовольная ухмылка Крэбба проясняет ситуацию.)
Мафалда оказывается права: Ада опасна. Ада опасна и прекрасна, и Александре тяжело признаться себе в том, что она оказалась совсем не тем человеком, которого из себя строила последние три года.
Александра не плачет и не устраивает истерику, но что-то внутри неё ломается и больше уже не срастается.
Ей удалось меня провести, но я ни о чём не жалею. Она была умопомрачительна в постели, признаётся Александра Гойлу после шестого бокала шампанского.
[indent]
///
I didn’t want to fail at love like our parents.
___
... а в следующем Александра не признается даже самой себе:
I. она не доверяет Краму. подозрения и сомнения подкрались к ней незаметно, с удивительной легкостью; они пришли к ней рука в руку с благожелательным отношением и привязанностью, обвиваясь друг вокруг друга и срастаясь корнями. она смирилась как-то сразу (свыклась, как свыкаются с родинками) и втайне считает это своей самой большой ошибкой. каждый раз, когда он врёт ей смотря прямо в глаза, она отчётливо видит причинно-следственную цепочку ведущую от его поведения прямиком к ней: той, которая позволила ему быть двуликим.
в последнее время её недоверие живёт монстром под их кроватью, выходящим только по ночам, чтобы лечь в кровать рядом с ней тaм, где должен лежать он.
II. она никогда не хотела будущего с Гойлом. Гойл был не для этого. он был не для брака, не для "жить всю жизнь душа в душу и умереть в один день", не для семьи, и Александра это поняла очень рано.
но иногда, когда он улыбается ей или злится на неё, когда он, уставший и побитый, ложится в её постель в верхней одежде и засыпает мертвым сном, или наоборот, забирается в неё совершенно нагой, и они не засыпают до самого рассвета, она даёт волю своему воображению, позволяет ему рисовать их несбыточное будущее.
трагедия заключается в том, что даже ее воображение не рисует ей счастливого конца.
истина заключается в том, что Гойл - это её прошлое и её настоящее.
она смотрит на него и никогда не видит в нём своего будущего.
она никогда не спрашивает что видит в ней он.
(она не хочет знать ответа.)
III. она хочет иметь детей. она не может определить момента, когда эта конкретная мысль закоренела внутри неё, затвердела до состояния идеи-фикс, прорастая в ней злокачественной опухолью чего-то глупого, обиженного и непростительного, но знает, что впервые осознала это, когда увидела глубоко беременную жену Гойла. весь воздух был будто высосан из комнаты, когда Мишель, счастливая и почти-красивая, положила руку себе на живот и сказала, Мы назовём его Грегори. Грегори Гойл.
тем вечером, сидя на балконе своей квартиры (никогда не их квартиры, ничего общего, ничего совместного, только его и только её), она смотрела на Мартона с едва прикрытым разочарованием и гневом, и чуть не сказала, Ты испортил мне всю жизнь.
вместо этого она сказала, Я рада, что у тебя будет сын, и Я рада, что у вас наконец получилось.
она выпила полторы бутылки шампанского, и секс той ночью граничил с насилием.
он так ничего и не сказал.
[indent]
///
you were a ghost town I was too patriotic to leave.
____
В истории их отношений был момент, когда не всё еще было потеряно, когда что-то еще можно было спасти (если и не в целостности, то кусками), но они как-то глупо проморгали его, растерялись, и теперь метались между скучным бытом будней и праздником коротких встреч, как мотыльки мечущиеся между языками пламени и электрическими проводами.
Мафалда говорит, что их отношения - это игра в "Музыкальный стул", где изначально было два стула и они оба могли бы сразу выиграть, но теперь уже поздно. Уже давно выключили музыку и потушили свет, и только они с Гойлом всё бегают вокруг этих стульев; только они всё боятся сесть не на тот.
Но душа хочет продолжения знакомого праздника, и Александра вновь и вновь возвращается в его съёмную квартиру в Сохо (десять на десять и крошечная уборная без ванной), где соседи говорят на польском и нет никого, кто мог бы их узнать.
Каждый четверг, после трёх, религиозно.
(Гойл сказал ей, Можешь обставить как хочешь, и Александра сделала вид, что делает ему одолжение, но согласилась слишком быстро.
Она поставила в центр комнаты самую большую кровать, какую только можно было найти в Лондоне и его окрестностях, и обвесила все стены фотографиями его жены.
Такого пассивно-агрессивного компота Гойлу давно не наливали, посмеялась тогда Мафалда, но встала на его сторону, когда Гойл вышел из себя и ликвидировал каждую фотографию со стены.
Осталась только кровать.
Функциональная, коротко рецензировал Гойл перед тем, как перевернуть Александру на живот.)
На ночном столике, рядом со светильником и её волшебной палочкой, лежит пакет магловских сигарет и зажигалка: прощальный подарок от Ады - никотиновая зависимость.
Она садится на кровати, натягивает на грудь толстое белое одеяло и подбирает колени ближе к телу, ее ноги теперь - силуэт шапито под одеялом. Сигарета после секса - её любимый ритуал. Oна достаёт папиросу, возится с зажигалкой, закуривает (всегда одинаково: одна глубокая затяжка, задержанное дыхание и выдох носом.)
Рядом с ней лежит уставший Гойл, и ей совсем не хочется ничего менять, ничего портить.
(Но она еще утром решила, что дальше так не может продолжаться.)
Это - зенит. Момент до того, как она скажет то, после чего пути назад уже не будет. Последний момент беготни вокруг стула.
Она поворачивает к нему голову, смотрит внимательно и объявляет,
[indent] - Нам нужно прекратить.
Следующая затяжка лишена наслаждения первой.
Во рту остается только вкус пепла и послевкусие горькой обреченности.
Она заранее скучает по вкусу его кожи, но пока еще ни о чём не жалеет.
Ещё рано.
Уже вечереет.
Страница: 1